Он отключился и пошел к дому. Погода уже установилась, дождя не было, а воздух в горах всегда чистый, прозрачный, тем более после такого ливня. Был уже пятый час утра, когда он вернулся в дом.
— Где вы были? — спросил Алтынбай. — В такую ночь лучше сидеть в доме.
— А я не верю в призраков, — усмехнулся Дронго. — И никогда в них не верил, — добавил он.
Пройдя к столику, он взял стул и уселся напротив Погорельского. После того как унесли тело Олега, никто не садился на диван. Усманов сидел во втором кресле, а Алтынбай разместился на стуле. Из бильярдной слышались стоны Толдиной.
— Когда все это кончится? — жаловалась она. Буянов пытался ее успокоить, но делал это настолько неуклюже, что вскоре замолк, понимая, что в такой ситуации вообще лучше молчать. Погорельский недовольно оглянулся на бильярдную и потом тихо заметил:
— Кажется, сегодня ночью на моем фильме поставлен большой жирный крест.
Я потерял обеих актрис.
— Не нужно так говорить, — хмуро сказал Алтынбай. — Она еще придет в себя.
— Это надолго, — вздохнул режиссер, — я ее давно знаю. Во время ее обычной хандры мы простаивали по несколько дней, ожидая, когда она наконец сможет приступить к работе. А уж после подобных потрясений я не думаю, что она скоро сможет сниматься.
Он достал трубку, чтобы закурить, и огляделся в поисках спичек. Уже светало, но коробок найти было еще невозможно.
— Может, вы мне скажете, где находится хотя бы одна новая свеча? — раздраженно спросил Погорельский, обращаясь к Усманову. — Кажется, нам уже не нужно экономить. Дождь прекратился, и я думаю, что довольно, скоро здесь будут люди, которые помогут нам покинуть этот не очень гостеприимный дом.
— Они в коробке в шкафу, — показал Усманов. — Я сейчас их достану. Мы обязаны были думать об экономии.
Усманов поднялся и пошел к шкафу.
— Экономия, — горько повторил режиссер, — вместо экономии подумал бы о человеческих жизнях. Если бы мы зажгли все свечи, может быть, убийца и побоялся бы влезть в наш дом.
— При чем тут Усманов? — примиряюще сказал Дронго. — Мы ведь сами решили, что нужно экономить. Ураган мог продолжаться довольно долго, а свечи нам были нужны.
— Я не обвинял лично его, — нервно заметил режиссер, дернув рукой. При этом его трубка упала на пол рядом с Дронго.
Погорельский наклонился, чтобы поднять ее, пошарил рукой по ковру под столиком.
— Вы не видите мою трубку? — спросил он, обращаясь к Дронго.
Тот взял уже почти сгоревшую свечу, чтобы посветить режиссеру. Трубка лежала у ножки стула. Дронго наклонился, чтобы взять ее, и вдруг заметил под столиком какой-то предмет. Он протянул руку.
— Что это? — спросил Погорельский.
— Ничего, — поднял Дронго белую шашку, — обычная шашка. Закатилась под столик. — Он машинально положил находку в карман.
— А моя трубка? — спросил режиссер.
— Вот она. — Дронго достал трубку и протянул ее Погорельскому. Тот благодарно кивнул.
Вернувшийся Усманов протянул коробку свечей.
— Там осталась половина, — сказал он. — Можете забрать все и зажечь их.
Надеюсь, что нас отсюда вытащат.
— Скоро прилетит вертолет, — сообщил Дронго.
— Откуда вы знаете? — спросил Погорельский, доставая сразу две свечи.
— Ветеринар сообщил. Он мне объяснил, откуда нужно звонить, чтобы горы не мешали мобильному телефону. Я позвонил в прокуратуру и в милицию.
Наступило молчание. Погорельский чиркнул спичкой, зажег одну свечу, затем вторую.
— Вы сказали им о том, что здесь произошло? — спросил режиссер.
— Конечно, сказал. Я думаю, что они довольно быстро сюда прилетят.
— Это правильно, — вздохнул Усманов. — Нужно как можно скорее узнать, кто убил нашего Олега и двух женщин. Я очень переживаю: он мне был как сын.
Сегодняшняя ночь была самой трудной в моей жизни. Все, что здесь случилось, так страшно и невероятно. Разве поверит следователь, что мы не видели убийцу, хотя тот стоял рядом с нами, когда стрелял в Олега. Разве он нам поверит?
— Думаю, что должен поверить, — ответил Дронго. — Во-первых, было темно, во-вторых, была ужасная погода, и в-третьих, здесь много свидетелей.
Хотя признаюсь, что все случившееся этой ночью действительно выглядит довольно не правдоподобно.
— Вот именно, — кивнул Рахман-ака.
Сверху спускались Вейдеманис и ветеринар. Последний был явно напуган и все время оглядывался по сторонам.
— Я ему рассказал, что здесь произошло, — пояснил Эдгар.
Новрузов прошел к дивану и сел. Эдгар нахмурился, взял стул и уселся рядом со всеми. Ветеринар огляделся, внезапно вспомнил, что здесь лежал труп, и с криком вскочил с дивана. Он взял свободный стул и сел.
— Мы заходили в комнату к нашим женщинам, — пояснил Вейдеманис. — Мамука все еще там. Он всю ночь ничего не пил и не ел. Отари с супругой тоже рядом с ним. Мы им предлагали спуститься вниз, но они отказались.
— Как наш повар? — спросил Дронго.
— Все нормально, — кивнул Вейдеманис. — Ему сделали укол, и он заснул.
Если вертолет прилетит вовремя, то он не проснется до самой больницы. Ты дозвонился?
— Да, — кивнул Дронго, — скоро они прилетят. Наступило молчание. Никто не знал, о чем можно говорить в такую ночь. Из бильярдной слышался шепот Толдиной. Очевидно, она уже не плакала, а что-то быстро говорила Сергею Буянову, который молча ее слушал. Дронго знал, что после истерики наступает период, когда человеку нужно выговориться, чтобы избавиться от страха и сомнений, накопившихся за определенный период. Более слабые натуры засыпали, более сильные старались выговориться.